Дом на краю ночи - Страница 109

109

— А бар будет моим потом? — в шесть лет спросила она у бабушки.

Мария-Грация подумала о кредите, который они все еще выплачивали д’Исанту. Кредит давил нескончаемым бременем, они никак не могли его погасить.

— Да, — сказала она. — Конечно.

С каждым годом становилось все яснее, что Памела не вернется за Леной. Мария-Грация внимательно наблюдала за внучкой, пытаясь заметить признаки ущербности, все-таки начало жизни у девочки выдалось нелегким, малышке не было и двух месяцев, когда ее мать уехала за море. Но Лена была крепким ребенком. С раннего детства у нее появилась привычка следовать по пятам за Марией-Грацией, но во всем остальном она была очень самостоятельной. На острове у нее имелось не меньше сотни почитателей. Завсегдатаи бара оказывали ей особые знаки внимания: картежники, у ног которых она играла с младенчества, приносили римские черепки и монеты для ее музея; вдовы святой Агаты молились за нее каждую неделю, заваливая девочку амулетами и четками, а члены Комитета модернизации (они на одном из заседаний поклялись опекать ребенка, как только уехала Памела) звонили и докладывали Марии-Грации о перемещениях девочки по острову.

— Идет через оливковую рощу Маццу, — заговорщически шептала вдова Валерия, ну вылитый частный сыщик. — Она вся в песке, Мария-Грация. Заставь ее принять ванну.

— Направляется домой из школы, — докладывала Агата-рыбачка из своего дома с бегониями. — Идет прямо как маленькая santina, Мария-Грация. Будет дома через пять минут или раньше.

При таком всеобщем внимании разве могло с девочкой случиться что-то дурное?

Но, как Мария-Грация поняла годы спустя, рано поздравлять себя с тем, что все замечательно, когда ребенку всего десять лет. Неприятности начинаются позже.

В начале лета Лену обычно отправляли на месяц к матери в Англию. К облегчению Марии-Грации, Памела вроде бы оправилась, так же как и Серджо. В Англии у Лены появились два брата и собственная комната с розовыми занавесками. Мария-Грация знала, что Памела каждый год надеется, что Маддалена решит остаться. После ее возвращения обычно несколько недель девочка подолгу и со слезами говорила по телефону с матерью. Но однажды она призналась Марии-Грации, что в Лондоне у нее все время болит живот и она плохо там спит, прислушиваясь к непривычному гулу уличного движения, и там нет стука motorinos и успокаивающего шума морских волн. Это было для нее как наказание: скучать по матери весь год, а потом не спать по ночам и терять аппетит, мечтая поскорее вернуться на остров, где она носилась среди опунций или купалась в пенном море вместе с Энцо и другими детьми. И постепенно Лена пришла к убеждению, что ее судьба — Кастелламаре и «Дом на краю ночи».

Погруженная в заботы о баре и воспитание внучки, Мария-Грация не могла отделаться от ощущения, что жизнь стремительно ускоряется вместе с приближением конца века. Ей уже перевалило за семьдесят. Когда она поделилась своим наблюдением с Робертом, тот сказал:

— Неужели ты не чувствуешь, как много лет мы уже вместе?

— Не так уж и много. Уж никак не семьдесят.

Лена не удивлялась течению времени, для нее на острове все оставалось неизменным. Но для Марии-Грации приближение конца столетия, в котором прошла почти вся ее жизнь, неумолимо означало лишь одно: она стареет.

Тот год был полон знамений. Летом Мария-Грация вместе с внучкой наблюдала солнечное затмение. Все закончилось за пару минут, затмение свелось к легкой тени, которую можно было увидеть на кусочке белой бумаги или через специальные картонные очки. Осенью после сильного шторма на берег к пещерам вынесло несколько тонн песка, и обнаружилось маленькое чудо: в бухте плавали обломки судна. Дети исследовали его под водой и выяснили название: «Святая Мадонна». Каким-то образом лодка Агаты-рыбачки вернулась к родному острову. Ее носили морские течения, пока шторм не вернул судно домой. Встречая новый век в «Доме на краю ночи», жители острова увидели по телевизору, как в других городах запускают фейерверки, как восторженно вопят люди, над головами которых проносятся телекамеры. Вдохновленные увиденным, Лена и Энцо запустили несколько петард на площади, так что напуганная Кончетта едва не сверзнулась со стула. Но как только сияние петард погасло, остров снова погрузился в зимнюю тьму. В новом тысячелетии Кастелламаре обдувал все тот же горячий бриз и успокаивал все тот же шум моря.

Однако первая реформа двадцать первого века чуть не спровоцировала на острове настоящую войну.

— Почему, — вопрошала Агата-рыбачка, придя в бар однажды утром, — под arancini на прилавке сразу два ценника?

— У нас теперь такая валюта, — объяснила Лена. — Вы должны поменять ваши лиры на другие монеты.

— Это кто сказал?

— Римское правительство.

— Тогда ладно, — сказала Агата с облегчением, потому как все ведь знают, что от правительства одни только глупости.

Но новая валюта оказалась реальностью. У Бепе на пароме поменяли тарифы, в магазине Арканджело тоже ввели двойные ценники по курсу, который он сам установил. А жители острова, до сих пор не доверявшие банку, были возмущены, узнав, что им все равно придется снести все свои сбережения в банк, дабы обменять их на новые деньги.

— Как я узнаю, что меня не надули? — вопрошала вдова Валерия.

— А я уж точно не стану отдавать им свои деньги, — заявлял Бепе. — Я не доверяю нынешнему il conte, как не доверял его папаше.

109