Дом на краю ночи - Страница 39

Туллио прислал им памятный снимок, на котором он был в форме своего полка. Каждые две недели он писал родным письма, туманно намекая на место своей службы. Судя по песчинкам в конвертах, он находился где-то, где так же жарко, как и на их острове: в Ливии или Абиссинии, не на севере, — за что Пина благодарила Бога.

Когда зеленую повестку получил Флавио, у него уже были собраны вещи, он ежедневно делал отжимания и подтягивался у себя спальне, чтобы быть «в боевой готовности». Три недели спустя он прислал из казарм восторженное, без знаков препинания письмо, вложив в конверт фотографию. Больше они не получали от него вестей.

Траурным днем 1942 года, когда уехал самый младший, Аурелио, Амедео стоял, вцепившись в стойку бара, как некогда Мария-Грация держалась за каменный подоконник дома рыбака Пьерино, — и ни она, ни ее мать не могли произнести ни слова.

На снимке Аурелио выглядел заплаканным мальчишкой с красной после бритья шеей.

Снимки мальчиков были добавлены к галерее в коридоре. Иногда по утрам, тихо спускаясь вниз, Мария-Грация видела, как отец стоит перед ними.

Она слышала, как плачут ее родители, — раньше ей никогда не приходилось быть свидетельницей подобного. Один раз она проснулась от рыданий, не понимая, что происходит.

— Я не должна была поощрять их отъезд. — Это был голос матери. — Я не должна была рассказывать им про материк, про университеты, города и palazzi.

— Ну кому удавалось удержать своих детей? — говорил отец. — Забрали даже сыновей Риццу, а их-то вербовщику пришлось увозить насильно. Как мы могли удержать их здесь?

— Все равно, amore, — рыдала Пина. — Они не вернутся. Я знаю, домой они не вернутся.

— Я не должен был заключать сделку со святой! — Теперь и в голосе отца прорывались рыдания. — Я не должен был ставить жизни своих мальчиков за жизнь Марии-Грации. Что же я наделал, Пина, amore, что я наделал?

Никто не мог добиться от него, что он имел в виду, — ни жена, ни дочь. Но было похоже, что Амедео уже знал, что сыновья не вернутся никогда.

Новость про Туллио принесла телеграмма: пропал без вести в Египте. Неделю спустя пришло сообщение о том, что и Аурелио пропал без вести в той же битве. Двое мальчиков, Туллио, самый старший и всегда главный, и Аурелио, младший и ведомый, исчезли в один день. Весть о среднем сыне, Флавио, прибыла три месяца спустя, хотя он пропал почти в то же самое время.

Затем Амедео получил письмо, где его ставили в известность, что Флавио был награжден il duce медалью за заслуги в войне с англичанами в Египте. Сержант вложил медаль в письмо, так как это было все, что осталось от Флавио при отступлении.

Взяв в руки медаль, Амедео, понурив голову, попросил всех посетителей покинуть бар и запер двери.

— Бар не откроется, пока не найдут нашего Туллио, и Флавио, и Аурелио.

Он удалился на чердак в свой кабинет, где сидел и натирал медаль Флавио, как будто хотел стереть рельеф il duce с бронзовой поверхности. Он опять, будто под действием наркотика, погрузился в свои истории. Тем временем Пину позвали в школу на неполный рабочий день, так как профессор Каллейя сражался в Триполи. Она выполняла свои обязанности спокойно, но по дому передвигалась как во сне. Ее больше не посещали ни гнев, ни страсть. Марии-Грации казалось, что она живет не с матерью, а с ее тенью и с тусклой беспомощной копией отца, который теперь ходил ссутулившись, как старик.

«Дом на краю ночи» стоял закрытым. На зеркалах позади стойки, где витиеватым шрифтом было выгравировано название бара, проступили зеленоватые пятна, всюду сновали ящерицы, оставляя четырехпалые следы. Под действием солнца и пыли бар, как и все на острове, быстро тускнел и вскоре сделался похожим на выцветший снимок.

Взросление Марии-Грации завершилось в этой благоговейной тишине. Она с нежностью заботилась о родителях, раздавленных горем, но внутри у нее бушевала буря. Она-то не была раздавлена. Ей скоро должно было исполниться семнадцать, и жизнь в ней так и рвалась наружу. Она задыхалась в душной атмосфере отчаяния. В отличие от родителей, Мария-Грация не желала верить, что братья не вернутся домой, что Туллио никогда больше не застукают в кустах бугенвиллей с девушкой и Флавио никогда не протрубит свой фашистский марш. Тяжелей всего были мысли об Аурелио, который (она не рассказывала об этом родителям, да и себе позволяла вспоминать лишь изредка) проскользнул в ее спальню под утро перед отъездом и плакал, прижавшись к ней, объятый страхом. Самый добрый из ее братьев, Аурелио походил на нее, она это знала. Он не хотел покидать остров, он так любил эти зашторенные полудни, эти разомлевшие от жары и тишины дороги. Аурелио хватало этого маленького мирка, и все же он оказался за морем и сгинул в африканской пустыне. Если бы она позволила себе сосредоточиться на всем этом, подобно родителям, она бы просто не смогла жить дальше. Ради собственного спасения Мария-Грация решила, что не будет верить в их гибель.

После печальных новостей о мальчиках Эспозито в «Дом на краю ночи» явились представители il conte с предложением купить бар.

— Почему бы и нет, — махнул рукой Амедео.

— А что будут делать Туллио, Флавио и Аурелио, если мы продадим бар, пока их нет? — спросила Мария-Грация. — Имей же здравый смысл, папа!

— Баланс больше не сходится, — ответил Амедео. — У меня нет сил заново открывать бар.

Тогда Мария-Грация, которая больше не могла смотреть на страдания отца с матерью, взяла все в свои руки. Она окончила школу с блестящими отметками: у нее были только восьмерки и девятки и даже десятки по арифметике и итальянскому. Так и не открыв книги, которыми ее наградили, — Пиранделло, Данте и сборник фашистских стихов, — она убрала их подальше и на следующее утро принялась спасать бар. Если ее родители не в состоянии больше заботиться о «Доме на краю ночи», этим займется она.