Дом на краю ночи - Страница 73

Тем временем посетители бара, прознавшие про то, что задумала Мария-Грация, пришли в негодование.

— Чего ради эта девчонка копается в фашистском прошлом? — вопрошали картежники.

— Пьерино умер, и лучше не ворошить старую историю, — увещевали рыбаки, дружившие с покойным.

А некоторые местные были настолько возмущены тем, что «девка Эспозито невесть что разнюхивает», как назвала это вдова Валерия, что объявили бару бойкот. Только Бепе был солидарен с ней.

— Кто-то должен пролить свет на эту историю, — бормотал он, сидя за стойкой. — Если тебе не удастся, синьорина Мария-Грация, я сам этим займусь. Он был моим другом, и кто-то убил его. Пора уже узнать правду и наказать виновных. Ведь поэтому его призрак и болтается тут. Я с тобой согласен.

Первой нарушила молчание двадцативосьмилетняя Санта-Мария, младшая дочь Пьерино. Однажды воскресным утром после мессы она испуганно поманила Марию-Грацию.

— Я слышала, что ты расспрашиваешь о том, что случилось с моим папой, — тихо говорила она, ведя Марию-Грацию в свой дом, вдоль стены которого выстроились горшки с перезревшим базиликом. — Я могу кое-что рассказать, совсем немного. Но, может быть, это пригодится, кто знает?

В обветшавшей гостиной, где когда-то вдовы молились за здоровье Марии-Грации, в углу все еще стояло кресло старого рыбака. Бархатная обивка сиденья-сердца истерлась за годы, которые парализованный рыбак провел в нем, — кресло он покидал лишь по нужде, да чтобы перебраться в постель, и еще один раз — в могилу. Санта-Мария отослала свою мать Агату, дочь булочника, за вчерашней cassata, которую старушка торжественно подала Марии-Грации. Дом Пьерино опустел. Несчастье, случившееся с отцом, заставило старших детей после войны уехать в Америку и Англию, Швейцарию и Германию, и на острове из большой некогда семьи остались лишь Санта-Мария да ее мать Агата. А теперь дом лишился и мужа Санта-Марии, однажды он не вернулся с моря, оставив жену одну, даже без детей. Вокруг дома больше не развевались простыни на веревках, вдовы из Комитета святой Агаты, сочтя гостиную Агаты слишком угрюмой даже для их строгих вкусов, перенесли свои собрания в другое место. Иногда заходила Пина с гостинцами из бара, ведь Пьерино доводился ей пусть дальней, но родней. В остальное время в прохладной гостиной стояла мертвая тишина.

— Синьорина Эспозито, я очень хорошо помню ночь, когда избили папу, — сказала Санта-Мария.

Старая Агата закрыла лицо фартуком.

— Мама, ступай-ка вниз, — мягко попросила молодая женщина. — Нам надо обсудить кое-что важное с синьориной Марией-Грацией.

Старушка подчинилась. Санта-Мария наклонилась вперед и произнесла шепотом:

— Я не верю, что это был твой брат.

У Марии-Грации даже голова закружилась от облегчения.

— То есть ты думаешь… ты думаешь, что Флавио не виноват…

— Не думаю, а уверена.

Мария-Грация попыталась проглотить кусочек cassata, но он прилип к высохшему небу.

— Продолжай, — попросила она. — Расскажи все, что тебе известно.

— В тот вечер мы с мамой были на кухне. Ощипывали кур и солили melanzane для следующего дня, мы ждали папу. Дома еще был мой старший брат Марко, он в тот день выходил в море с папой, но вернулся раньше. Марко сказал, что папа придет поздно. Они поймали особенно большого тунца, и папа остался у tonnara отмечать с другими рыбаками, как он обычно это делал. Нет-нет, он не был пьяницей, упокой Господь его душу.

И снова у Марии-Грации кусок застрял в горле.

— Ну вот, — продолжала Санта-Мария. — Мы услышали, что кто-то скребется под дверью. Было уже поздно — девять или десять часов, — и мама решила, что это бродячие собаки затеяли возню. Она поднялась наверх за ковровой выбивалкой. Она всегда опасалась, что они заразят нас бешенством, после того как в 1909 году на материке покусали моего дядю Нунциато и он умер. Но это были не бродячие собаки. Это был бедный папа. Он пытался подняться на ноги, цеплялся за стены. Мы открыли дверь, и он ввалился внутрь. Его избили, он был весь в крови. И я слышала, как кто-то убегает. Топот был тяжелый. Совсем не детский. Среди убегавших точно был взрослый.

— А еще что-нибудь помнишь?

Санта-Мария покачала головой и заплакала:

— Бедный папа. Бедный мой папа. После того дня он так и не заговорил, так больше и не вышел в море.

Мария-Грация с трудом впихнула в себя пирог. Посидев еще немного, она попрощалась и покинула гостиную, в которой навсегда поселилась скорбь.

Когда она вернулась домой, в баре царило возбуждение. Люди снова видели, как призрак Пьерино бродил по скалам на побережье. Арканджело грозился подать на Эспозито в суд за оговор. Словом, остров бурлил.

— Будь осторожна, — посоветовал Амедео дочери. — У тебя решимость твоей матери, но ей не всегда это шло на пользу, Мариуцца.

Однако жажда справедливости уже завладела Марией-Грацией, и ее было не остановить.

Следующим утром, еще до рассвета, у «Дома на краю ночи» появился Андреа д’Исанту.

Он подъехал к бару на автомобиле своей матери, и, когда Мария-Грация спустилась, чтобы открыть бар, он ждал снаружи. Страшно похудевший, в старомодном английском костюме, Андреа походил на привидение.

— Salve, синьор д’Исанту, — сказала девушка.

Не вылезая из машины, Андреа д’Исанту произнес:

— Я держался подальше, не так ли?

— Si, синьор д’Исанту.

— Пока ты думала, пока принимала решение. Ты сказала — шесть месяцев. Прошло восемь.