Внуки вечно на что-нибудь жаловались. Оба. Летом им было душно в баре, зимой в доме им мешали сквозняки, они ворчали, что не хватает книг, что на острове нет кинотеатра, а море вечно бушует и нет ему ни конца ни края. Кроме того, они оказались чувствительны к городским сплетням, их тревожили все эти курсировавшие по острову слухи, зачастую касавшиеся Эспозито. Например, люди болтали, что их дед был замешан в какой-то скандал с двумя женщинами, что отец их в войну повел себя неприглядно, что дядя Флавио сошел с ума и носился по острову в чем мать родила, с одной лишь боевой медалью на груди. Истории эти заплесневели за долгие годы, но они ранили Серджо и возмущали Джузеппино. Оба сгорали от жгучего желания поскорей покинуть остров. Серджо, повзрослев, стал говорить исключительно на литературном итальянском, а Джузеппино — только на английском. «Как будто, — сетовал Амедео, — наш диалект недостаточно хорош для них».
— Сейчас другие времена, — успокаивала мужа Пина. — Они постоянно видят автомобили и английских туристов. Они смотрели кино про то, как люди летали в космос. И совершенно нормально, что они хотят быть частью большого мира. Тебе не стоит принимать это так близко к сердцу, amore.
Но как же он мог остаться равнодушным, после того как его собственные сыновья покинули остров и больше не вернулись? И в голове Амедео начал складываться план.
— А что, если я обучу их управляться в баре? — предложил он. — Как научил наших сыновей. И сделаю их главными.
— Им это не понравится, — сказала Пина. — Кроме того, они хотят увидеть мир, и нам лучше позволить им сделать это, чем сопротивляться и оттолкнуть их навсегда.
Разумеется, как и во всем остальном, Пина была права.
Она уже почти не ходила и большую часть дня проводила на террасе, читая и перечитывая книги, которые полюбила, еще работая в школе, — Шекспир, Данте, Пиранделло. Теперь они могли заказывать на континенте и самые последние книжные новинки: роман Il Gattopardo и труд Данило Дольчи о бедности в Палермо, читая который Пина цокала языком и радовалась, что они живут на маленьком острове в более благожелательной атмосфере. Ноги ее опухли и болели, так что прогулки остались в прошлом, зато книги уносили ее далеко-далеко, как Амедео уносили истории, которые он собирал. Ссоры Серджо и Джузеппино она пресекала одним лишь властным учительским взглядом, мигом приводившим их в чувство. Для внуков в детстве все могло сложиться гораздо хуже, если бы не пиетет, с которым все вокруг относились к бабушке Пине.
Тем не менее, когда старшему, Серджо, исполнилось одиннадцать лет, Амедео уже всерьез опасался, что между внуками зреет что-то по-настоящему недоброе.
Это проявилось во время Фестиваля святой Агаты в июне. Но на самом деле беда началась в феврале. Сразу после дня рождения Серджо мальчики впервые увидели снег. Когда они проснулись, вся площадь была припорошена белым. Подростки устроили сражения снежками, старики отказывались выходить даже во двор, а шесть автомобилей, съехав с холма, врезались в дома, стоявшие у его подножия. Зимний шторм затопил «Прибрежный бар Арканджело» — но с этой победой взрослые в «Доме на краю ночи» отказывались себя поздравлять.
Воздух был ледяной и колючий, словно в нем повисли мириады крошечных осколков. Амедео видел, насколько снег заворожил внуков. Как только солнце заглянуло во дворик, началась бурная капель — точно в какой-нибудь альпийской деревне. В газетах, разбухших от влаги, рассказывалось о непогоде в Англии, статьи сопровождались снимками английских домов, на крышах которых слоями, словно ricotta, лежал снег, а машины на дорогах занесло едва ли не целиком.
— Ну почему я не родился там? — воскликнул Серджо. — Почему я раньше не видел снега, ничего про него не знал!
Пока Мария-Грация разливала кофе к завтраку, Амедео, уязвленный словами внука, листал свою красную книгу в поисках историй про снег, выпавший на их острове. Но детям было не до историй. Они носились как угорелые, кидались снежками, забыв даже о завтраке. Роберт порылся в чулане, где хранились зимние вещи, и притащил охапку старых вязаных шапок, перчаток и муфт, уцелевших еще со времен молодости Пины и Амедео. Перед тем как выпустить сыновей на снежную улицу, он обрядил их в теплые одежки.
— Играйте мирно, не ссорьтесь, — крикнула им вдогонку Мария-Грация с оптимизмом, который Амедео находил удивительным, учитывая весь их предыдущий опыт.
И действительно, не прошло и получаса, как Джузеппино притащился в слезах, в сердцах сорвав с себя перчатки и шарф. Серджо шел следом за ним, пыхтя от возмущения, с разбитым носом. Как выяснилось, мальчики подрались из-за ведра со снегом.
— Он все забрал! — кричал Джузеппино. — Он пошел во двор и собрал весь снег вперед меня!
— Но ты собирался лепить из него снежки! — злился Серджо. — А я хотел слепить снеговика! Я собрал весь снег — со ступенек, с плитки, с листьев олеандра. А ты пришел и вырвал ведро, и оно упало в грязь!
— И где теперь этот снег? — спросил Роберт, вставая.
— Не-е-ету! — завопил Серджо.
— Ну и нечего реветь, как девчонка, — прошипел Джузеппино, пиная плинтус.
С трудом переставляя ноги, Пина ухватила внуков за уши, повела на место преступления и продемонстрировала, что драка из-за ведра снега разыгралась в окружении целых сугробов, по которым мальчишки катались, мутузя друг друга, пока не обратили в слякоть.
— Вот видите. Из-за своей драки вы и лишились снега.