Дом на краю ночи - Страница 96

Этот слух преследовал Серджо до конца его жизни, как в свое время его дядю Флавио донимали обвинениями в избиении Пьерино.

— Почему бы вам не учиться на Сицилии? — предложила Мария-Грация. — Бепе мог бы возить вас туда и обратно на своем пароме. Господь свидетель, в большом мире вам хватит места на двоих, если вы к тому времени еще останетесь вместе.

Ну почему, горевал Амедео, все так упорно уговаривают мальчиков покинуть остров?

После фестиваля Джузеппино сделался тихим и скрытным. Пообедав, он запирался в своей комнате, отказывался даже играть в футбол с друзьями, Пьетро и Калоджеро, и занимался с таким остервенением, что казалось, будто он и учебники ведут смертельную войну. В те месяцы Серджо то и дело жаловался, что у него пропадают книги, что их у него таскает Джузеппино, но это так и не было доказано, потому что книги всегда оказывались на своих местах, когда в доме начинался обыск. Джузеппино настолько погрузился в учебу, что покидал свою комнату, только чтобы поесть или сходить в туалет. В конце года он сдал экзамены до того блестяще, что восхищенная новая профессоресса Валенте порекомендовала перевести его на класс старше. Он был самым способным из всех ее учеников.

Родители решили отметить успехи сына фейерверком на террасе «Дома на краю ночи». Туристы, думая, что это некая местная традиция, приняли участие в празднике. И только Серджо держался в стороне от веселья. В его-то честь никаких торжеств не устраивали, салютов никаких не запускали.

Таким образом, младший Джузеппино отправился в лицей прежде старшего Серджо. Один, без брата, он сидел на скамье Santa Maria del Mare, держа на коленях аккуратный сверток с книгами.

— Я поступлю в университет, — объявил накануне Джузеппино под одобрительный хор голосов взрослых. — Теперь я понимаю, как важно хорошо учиться.

— А как же я? — возмущался Серджо, обращаясь к матери. — Это ведь я собирался учиться в университете, а Джузеппино обогнал меня. Он специально это сделал, чтобы меня уесть. Я знаю.

— Ну а почему вы оба не можете учиться? — спрашивала Мария-Грация. — Почему, если он учится, ты не можешь тоже хорошо учиться?

Но Серджо подспудно понимал, что его судьба связана с судьбой брата. Мария-Грация видела, что сыновья теперь по отдельности друг от друга. В то лето, когда Джузеппино чуть не утонул, они перешли некий рубеж и теперь просто сосуществовали под одной крышей, перестав быть братьями. Слишком поздно Серджо захотел вернуть Джузеппино. Безутешный, он нарезал круги вокруг брата, соблазняя рогатками да стеклянными шариками, уговаривая бросить дурацкие учебники и пойти поиграть на площадь.

— Что я сделала не так? — шептала Мария-Грация мужу в тот вечер, когда произошло это объяснение. — Мне следовало больше проводить с ними времени? Я ошиблась, занимаясь баром?

Но что еще она могла дать им? В первые годы их жизни она разрывалась между делами в баре и детьми, пока от нее не осталась лишь тень той девушки, которая хлопотала за стойкой «Дома на краю ночи», бесстрашно добивалась справедливости для Флавио и единственная на острове смогла завоевать сердце Роберта Эспозито.

— Но что изменилось бы, если бы не ты, а я пропадал в баре? — резонно возражал Роберт. — Допустим, это я откладывал бы деньги, чтобы купить им новые велосипеды, копил бы им на учебу в университете, а ты бы ухаживала за детьми. И что, разве что-то изменилось бы?

— Ну, матери полагается растить детей, — сказала Мария-Грация, немало выслушавшая нотаций от старух и недоуменных замечаний рыбаков, не понимавших, отчего это женщина командует в баре, тогда как мужчина вышагивает по городу с детскими колясками.

— Ты их любишь? — спросил Роберт серьезно.

— Si, caro. Конечно.

— Тогда в чем дело?

— Ты же знаешь, что болтают люди.

— Да черт с ними со всеми!

Она засмеялась и прижалась к нему всем телом, совсем как в молодости, в годы войны.

— Им нужна только любовь, — сказал Роберт. — У меня в свое время ее не было, так что я знаю, о чем говорю. Все остальное само прирастет.

И все же, хотя Мария-Грация не осмелилась бы признаться в том хоть кому-то, она никогда не любила сыновей больше, чем Роберта. Это ощущение возникло у нее, как только она увидела Серджо, пусть она и подозревала об этом всю беременность. Да, она любила сына, но новая эта любовь не потеснила Роберта в ее сердце. Ничто не могло это сделать — ни его исчезновение на долгие годы, ни унижение, с которым она жила. Ни рождение детей. По мере того как дети подрастали, секрет этот наливался все большей тяжестью. Мария-Грация не сомневалась, что дети знают его, что они все чувствуют и все их распри, их вечная неудовлетворенность лишь следствие того, что она любила их меньше, чем мужа.

— Все будет хорошо, — прошептал Роберт, будто догадавшись о ее смятении.

IV

В 1971-м, проснувшись однажды утром, Амедео обнаружил, что Пина еще в постели, лежит, отвернув от него лицо и сжимая край одеяла. Обычно к семи часам утра ее половина кровати пустовала, а из дальнего конца дома доносились нетвердые шаркающие шаги. Амедео дотронулся до руки жены, она была холодной. Крик его разбудил весь дом. Скоро все собрались в спальне Амедео и Пины. Мария-Грация поднесла к губам матери маленькое зеркальце, но стекло не замутилось.

Весь день в «Доме на краю ночи» не смолкали рыдания. Амедео безутешно бродил из комнаты в комнату, опустив голову и цепляясь за стены. По всему городу расклеили некролог в траурной рамке. На террасу тянулись люди, выразить соболезнования. Никого так не любили на острове, как Пину Веллу.