Островитянам все сложнее было довольствоваться обычной одеждой, которую заказывали на материке и привозили в коричневой оберточной бумаге или покупали в хозяйственном магазине вдовы Валерии, где в витрине десятилетиями висели одни и те же выцветшие подштанники, пыльные носки и похоронные брюки.
Но что на острове в конце концов появилось, так это сберегательный банк.
Никто не помнил, чтобы на Кастелламаре когда-нибудь был свой банк. Обычно семья Арканджело давала соседям в долг деньги на починку крыши или покупку новой сети, а предки Пьерино установили в свое время систему своеобразного ростовщичества: одалживая суда и рыболовные сети рыбакам, потерявшим свои лодки, они забирали половину пойманной рыбы в уплату, ничем не рискуя. Родственники семейства Маццу, ныне покойные, давали напрокат похоронные костюмы по десять лир в час, зарабатывая на продолжительных поминках, принятых в девятнадцатом веке. Их затраты окупались двадцатикратно. И хотя все эти проявления капитализма бытовали на острове в прошлом, банк — совсем другое дело.
— Нам ничего такого не нужно, — сказала Агата-рыбачка. — Разве мы не обходились без всего этого?
Жители острова хранили сбережения в жестяных коробках (редко — под замком) и под матрасами. Расплатиться тунцом или оливковым маслом было в порядке вещей, даже обычнее, чем деньгами. У всех была крыша над головой и еда на столе. («Не то что у этих americani во время их Великой депрессии», — угрюмо заметила Агата-рыбачка.) Но теперь появился банк — со сверкающими окнами и золотыми дверными ручками, переделанный из старого дома Джезуины. С легким вызовом он сверкал на площади прямо напротив «Дома на краю ночи».
Все началось после смерти il conte. Старый враг Амедео тихо умер весной 1964-го, за рулем своего древнего авто. Восемь мужчин и три осла с трудом вытащили машину из канавы, в которую она съехала. Тело графа не пострадало, на нем не было ни единой царапины. Казалось, что он просто заснул за рулем.
Похоронили его со всеми почестями. Гроб несли герцоги и графы, прибывшие с материка, такие же, как и он, обломки уходящей эпохи. Его старый друг доктор произнес надгробную речь. У изголовья могилы одиноко, с сухими глазами, в старой траурной вуали стояла Кармела.
Андреа на похороны опоздал. Мария-Грация не видела его в первый день, так как он появился ночью и заперся с матерью на вилле. Но посетители бара донесли, что одет Андреа был в роскошный костюм и очки без оправы — вылитый иностранец. Престарелые крестьяне-батраки прямо на пристани вручили ему отцовский графский перстень с печаткой, но кое-кто выразил и недовольство приездом Андреа — раздались возгласы про призрак Пьерино. Встречавшая сына Кармела прильнула к нему и не отпускала. Поместье — вернее то, что от него осталось, — теперь перешло к Андреа. На следующее утро Кармела столь бурно радовалась возвращению сына («мой мальчик… мой красавец… хвала святой Агате и всем святым…»), что вдовы из Комитета святой Агаты сочли ее поведение непристойным в свете давешней кончины ее супруга.
— Он намеревается остаться, — сообщил Тонино на весь бар. — Заплатил нам с ‘Нчилино за ремонт половины пустующих домов. У нас теперь столько денег, что мы собираемся купить новые инструменты и стремянки.
Мария-Грация не понимала, почему ей стало не по себе и почему на вопрос Роберта: «Что это все говорят о возвращении сына il conte?» — она не нашлась что ответить. Муж знал, что сын графа когда-то был влюблен в нее, но его это ничуть не беспокоило. Но почему же она так растревожена приездом Андреа?
Вскоре над восстановлением графской собственности трудилась половина безработных батраков острова. И к концу лета Тонино и ‘Нчилино могли себе позволить не только новые инструменты и стремянки, но и микроавтобус, и три акра земли, чтобы было где его парковать. Новый il conte вернулся на остров богатым человеком с большими планами на будущее.
Банк с его белоснежными оконными рамами и солнечно-желтой с синим вывеской, прикрытой материей, возбудил в островитянах интерес и подозрительность. За день до Фестиваля святой Агаты, когда никто еще не догадывался о предназначении нового здания, Андреа д’Исанту объявил о торжественном открытии. Не решившись лично предстать перед жителями острова (по крайней мере, так посчитали старики в баре), он поручил эту почетную миссию своей матери. Стоя перед толпой в поблекшем, цвета баклажана костюме, она перерезала голубую ленточку. Земельный агент Сантино и его отец Арканджело стянули запылившуюся материю, прикрывавшую вывеску, и все увидели название: «Кредитно-сберегательная компания Кастелламаре».
— Вы все получили прибыль от туризма на нашем любимом острове, — объявила Кармела, подражая властным интонациям покойного мужа. — Теперь у вас есть безопасное место, куда вы можете вложить свои накопления. А также, если вы захотите переселиться из своих старых домов в новые, приходите к нам, и мы постараемся одолжить вам денег на строительство.
Первым в банк, явно нервничая, вошел Филиппо Арканджело, в руках он держал холщовую сумку. За ним последовали булочник и цветочница. А когда, впервые в жизни робея перед приехавшими с материка банковскими служащими в блестящих костюмах, Агата-рыбачка спросила, может ли она претендовать на небольшой заем на починку разрушенных землетрясением полов, Андреа д’Исанту предложил ей сумму, которой хватило бы, чтобы снести дом и построить на его месте виллу из бетона, — с небольшой, разумеется, комиссией. А поскольку Бепе убедил Агату войти в долю его паромного бизнеса, вести бухгалтерию, собирать заказы, а также водить четверть рейсов, она вскоре должна была разбогатеть.